13 декабря родился Валерий Брюсов.
Валерий Яковлевич Брюсов (1 (13) декабря 1873, Москва – 9 октября 1924, Москва) – русский поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературовед, литературный критик и историк. Один из основоположников русского символизма.
Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памирам.
Это помнят даже те, кто не листал сборников и многотомников Брюсова. Есть у него такие строки – и немало.
Купеческий сын, с детства погруженный в книги, в мечтания, в оккультную и прагматическую мудрость, умевший и притворяться и откровенничать… Его отец был революционером. В душе. Делового человека из него не вышло: состояние сколотил дед поэта, вышедший из крепостных крестьян. А отца интересовали то Писарев и Чернышевский, то народовольцы, то Маркс. Симпатизировал, читал, помогал. И сына приохотил к чтению по Дефо и Дарвину. Продуманный ряд! Он восхищался теми, кто возвышал человека. «О принципах материализма я узнал раньше, чем научился умножать», - рассказывал Брюсов. Правда, из поэтов в доме водились только книги Некрасова. Казалось бы, зрелый стиль Брюсова был далек от некрасовской школы, но она нет-нет, да и проявлялась – и получались непохожие на символистов, но лучшие у Брюсова стихи. Те, которые вы, думаю, знаете:
— Каменщик, каменщик, долгие ночи
Кто ж проведёт в ней без сна?
— Может быть сын мой, такой же рабочий.
Тем наша доля полна.
— Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,
Тех он, кто нёс кирпичи!
— Эй, берегись! под лесами не балуй…
Знаем всё сами, молчи!
Это написано за два года до вспышки 1905 года, которая доказала многим и многое. Правда, он добавил к некрасовскому канону презрение к морали, свойственное, как ему казалось, античным завоевателям.
Хочу, чтоб всюду плавала
Свободная ладья,
И господа и дьявола
Хочу прославить я.
Для него важнее было другое – не поиски морального идеала, а интеллектуальная состоятельность. Нужно было познавать огромный мир, все его эпохи. Он писал о себе без преувеличений: «Я специалист по биографиям Пушкина и Тютчева… Осведомлен во всеобщей истории литературы… Знаю магию, оккультизм, спиритизм, осведомлен в алхимии, астрологии, теософии. В последнее время изучал Вергилия… В разные периоды жизни я занимался еще, более или менее усердно, Шекспиром, Байроном, Баратынским, Данте… Я довольно хорошо знаю французский и латинские языки, сносно итальянский, плоховато немецкий, учился английскому и шведскому, заглядывал в грамматики арабского, еврейского и санскрита… Мечтал быть математиком, много читал по астрономии». Всего этого Брюсову было мало. Он был жаден до наук и искусств – подобно Ломоносову, которого хорошо понимал.
Валерий Брюсов учился на историка в Московском университете, но уже студентом был известен как поэт – необычный, вычурный, эпатажный. Он громче других взорвал мерное постпушкинианское течение русской поэзии в 1890-е. Потому и считал себя русским посланцем символизма и правителем новой поэтической вселенной. Его первый сборник назывался, как полагается, запальчиво – «Chefs d’oeuvre», то есть ни много ни мало «Шедевры». «Не современникам и даже не человечеству завещаю я эту книгу, а вечности и искусству», - горделиво посвящал автор свое творение. Десятки ругательных рецензий на этот сборник принесли поэту первую известность. Он превратился в возмутителя спокойствия, в вождя нового литературного направления.
В отличие от иных адептов новой литературной веры, он не отрицал предшественников. Любил и глубоко, по-исследовательски знал Пушкина. Но сам писал иначе. Он не только писал, но и создавал индустрию символизма. В 1900 году он сколотил издательство «Скорпион», а через четыре года – журнал «Весы», главный орган новой поэзии. Стал директором Московского литературно-художественного кружка, но главное – законодателем мод в словесности. В назначенные часы он принимал молодых поэтов, никогда не опаздывал. «Пишите каждый день, пишите много, а выбрасывайте еще больше», - таков был излюбленный менторский совет Брюсова. Ему этот верный метод помог выработать гибкий поэтический язык, который годился для любого жанра и сюжета.
Служение символам, выстраивание мистических систем – всё это было для него сменой масок. Гораздо органичнее для Брюсова рационализм. Его стиль, его образ разительно отличался от современников-символистов – Константина Бальмонта, Александра Блока, Андрея Белого, которые очаровательно «витали в облаках». Брюсов в стихах – мужественный, твердый завоеватель, сильная личность. Правда, с густым оттенком болезненной неврастении. Любимым брюсовским историческим героем был Александр Македонский, который, если верить историческим легендам, тоже сочетал в себе эти черты. Его скандальная ранняя популярность была связана во многом с эпатажными поэтическими акциями – такими, как публикация одностишия «О, закрой свои бледные ноги», смысл которого, смущаясь, пытались разгадать курсистки и студенты. После этого все, что он писал, вызывало интерес.
Пожалуй, сегодня у него нет репутации великого поэта. И царя царей, каковым считал себя Валерий Брюсов, любивший торжественные и грозные жесты. Но все-таки это единственная в своем роде судьба – один из первых, знаковых творцов Серебряного века, он стал основоположником не только советской литературы, но и высокой советской культуры. Это феноменально. Как ненавидели его за это в эмиграции! Они в то время еще не умели быть хотя бы чуточку объективными – в ход шли любые обвинения только за то, что былой кумир сотрудничал с большевиками и даже стал коммунистом – самым настоящим, с партийным билетом. И как взгляды эмигрантов – даже таких, как Марина Цветаева – отличаются от впечатлений о Брюсове тех, кто остался. А это тоже были фигуры неповторимые – как Андрей Белый. «Его имя можно поставить наряду только с Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым, Фетом, Некрасовым и Баратынским. Он дал нам образцы вечной поэзии. Он научил нас по-новому ощущать стих. Но и в этом новом для нас восприятии стиха ярким блеском озарились приемы Пушкина, Тютчева и Баратынского. То новое, чему приобщил нас Брюсов, попало в русло развития поэзии отечественной. На последних гранях дерзновения на Брюсове заблистал венец священной преемственности. От повседневного ушел он в туман исканий. Но только там, за туманом неясного заходящее солнце пушкинской цельности озолотило упругий стих его. Он – поэт, рукоположенный лучшим прошлым», - писал Белый о Брюсове. И, несмотря на некоторые недоразумения между ними, всегда считал автора «Tertia Vigilia» гением.
Когда-то Николай Гумилев утверждал: «Недаром слова «брюсовская школа» звучат так же естественно и понятно, как школа парнасская или романтическая. Действительно, завоеватель, но не авантюрист, осторожный, но и решительный, расчетливый, как гениальный стратег, Валерий Брюсов усвоил характерные черты всех бывших до него литературных школ, пожалуй, до «эвфуизма» включительно. Но он прибавил к ним нечто такое, что заставило их загореться новым огнем и позабыть прежние распри. Может быть, это нечто есть основание новой, идущей на смену символизма школы; ведь говорил же Андрей Белый, что Брюсов передает свои заветы через головы современников. «Зеркало теней» ярче, чем другие книги, отражает это новое и, следовательно, принадлежащее завтрашнему дню, слово».
Гумилев действительно был учеником Брюсова – больше, чем кто-либо другой. У него он воспринял мужественный стиль, столь редкий в русской поэзии с середины XIX века до советских времен. А уж потом эту интонацию на свой лад повторили очень многие.
Далее читайте по ссылке: https://vk.com/wall-5197510_295233?z=photo-5197510_45..
